Как правило, в Российской Федерации источником уголовного права признается
Уголовный кодекс Российской Федерации, некоторые также выделяют и Конституцию Российской Федерации наряду с нормами международного права. А также предлагают считать источниками уголовного права:
1) Нормы иных отраслей права по бланкетной диспозиции.
2) Постановление Пленума Верховного Суда. Информации о полномочиях Верховного суда на создание норм нет ни в одном нормативно правовом акте или документе. В том числе и беря во внимание то, что постановление пленума не является источником, является обязательным для судов.
3) Решение Конституционного суда. В данном случае конституция выступает источником уголовного права.
Хотелось бы обозначить, что Уголовный кодекс Российской Федерации (УК РФ) считается универсальным законом, содержащим исчерпывающий список деяний, признаваемых преступлениями. Согласно части 1 статьи 1 УК РФ уголовное законодательство Российской Федерации состоит из Уголовного кодекса. Так же включению в Уголовный кодекс подлежат новые законы, предусматривающие уголовную ответственность. Значит, практически никакие иные законы в части, касающейся привлечения лица к уголовной ответственности, не считая УК РФ, не имеют прямого действия на территории России.
Вместе с тем, в части 2 предоставленной нормы подчеркивается, что УК РФ берет свою базу на основе Конституции РФ и общепринятых принципах и нормах международного права. Сам основной закон имеет прямое действие, впрочем виновное лицо невозможно привлечь к ответственности за совершенное им преступление по какой-либо статье Конституции РФ.
Общепринятые и общепризнанные принципы, нормы международного права также не имеют прямого действия в уголовно-правовой сфере, хоть и имеют очень важное значение в уголовном праве. Так, Федеральным законом от 15 июля 1995 г. № 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации» [3] установлено, что международные договоры образуют правовую основу межгосударственных отношений, помогают поддержанию всеобщего мира и безопасности, развитию международного сотрудничества в соответствии с принципами и целями Устава ООН.
Российская Федерация выступает за обязательное соблюдение обычных и договорных норм, подтверждает свою приверженность основополагающему принципу международного права – принципу добросовестного выполнения международных обязательств. В соответствии с частью 4 статьи 15 Конституции РФ составной частью правовой системы Российской Федерации выступают международные договоры и нормы международного права и общепризнанные принципы. В случае если международным договором РФ установлены другие правила, нежели предусмотренные законом, то используются правила международного договора [5].
Если говорить о вопросе признания судебной практики источником уголовного права (имеет ли право создавать правовую норму суд) юридическая наука и юридическая практика в Российской Федерации практически всегда склонялась к отрицательному мнению. Так, М.Н. Марченко определяет некоторые наиболее употребительные тезисы среди аргументов, которые отрицают роль судебной практики как источника современного российского уголовного права.
Во-первых, высказанное мнение том, что судебной практики качестве источника права противоречит разделения властей. Тут М.Н. Марченко говорит о том, что нет данный момент в этом принципе абсолютизации [4, с. 14–15]. Не обращая внимание то, что принцип закреплен Конституции Российской Федерации, между законодательной, и судебной строгих разделений функций и сфер деятельности нет. И так, осуществляя нормотворческие функции, законодательная власть, оставить те иные области отношений вне регулирования. Однако с такого рода сталкивается судебная на практике, она не каким-либо образом или уклониться от решения данного вопроса. Суд, спор, восполняет в регулировании практикой, которая главным образом воплощена постановлениях Пленума Суда РФ.
В постановлениях ВС РФ существуют различные обобщения судебной практики, которым обращаются для того чтобы разрешить то или иное дело. Примером является постановление Пленума Суда РФ 28.12.2006 г. № г. Москва практике применения уголовного законодательства ответственности за преступления». Для обеспечения единообразного и правильного применения уголовного законодательства ответственности за от уплаты сборов и Верховного Суда Российской Федерации постановляет дать разъяснения в с поставленным [6]. Примером скрытого границ уголовной можно привести позицию Верховного Суда по вопросу оконченности преступления, ст. 150 РФ [10, с. 74–75]. В говорится о взрослым лицом в совершение преступления. Сравним Пленума Верховного РФ от г. № «О судебной по делам преступлениях несовершеннолетних» п. 8, силу, и Пленума Верховного РФ от г. № «О судебной практике применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних» п. 42, ныне действующее.
В первом преступление оконченным можно было считать с момента совершения взрослым лицом действий, которые направлены на вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления независимо от того, совершил ли он преступление или нет [8].
Действующее на данный момент постановление гласит, что это преступление считается оконченным в случае, если несовершеннолетний окончил преступление, приготовление к преступлению, покушение на преступление [7].
Если все-таки несовершеннолетний не совершал действия противоправного характера, оцениваемые как преступные, то действия взрослого лица будут оцениваться как покушение на вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления по ч. 3 ст. 30 и ст. 150 УК РФ [10, с. 11–12, с. 74–75].
Казалось бы, роль судебной практики предопределена рядом положений Общей части (ст. 1, 3, 14 и др.) Уголовного кодекса, из-за чего постановления Пленума Верховного Суда РФ по уголовным делам могут быть лишь актами официального нормативного толкования положений уголовного закона, которые являются обязательными для судов и других органов в системе уголовного правосудия. При этом с учетом особенной роли отрасли в механизме правового регулирования толкование уголовного закона, при любых условиях не может быть расширительным, а надлежит быть ограничительным или буквальным. А так-же это толкование должно быть направлено на познание воли правотворца в том виде, как данная воля была сформулирована на момент принятия закона. Как правильно было замечено Н.Н. Вопленко, «не намерения и мотивы законодателя, оставшиеся за пределами созданного им нормативного акта, а государственная воля, содержащая в себе меру и объем свободы, официально выраженной и объективно закрепленной в письменной форме, – является объектом познания и интерпретации» [2, с. 14].
Впрочем, формально-логические выводы закона о роли практики ещё (увы) не предрешают их линейной адекватности фактам правовой действительности, фактам наличного бытия права. Естественно, судебная практика не создает и не имеет возможность создать уголовно-правовой запрет так, как это делает законодатель. Вместе с тем практика достаточно часто показывает себя через латентное расширение границ и пределов уголовной противоправности, не согласующееся с буквальным содержанием норм уголовного закона.
Относительно «безобидным» примером латентного расширения границ и приделов уголовной противоправности имеет место быть позиция Пленума Верховного Суда РФ по вопросу об оконченности преступления, предусмотренного ст. 150 УК РФ и заключающегося в вовлечении взрослым лицом несовершеннолетнего в совершение преступления.
Во-вторых, высказывание о том, что признание судебной практики в качестве источника уголовного права не согласуется с характерными особенностями романо-германской правовой семьи, к которой причисляют Россию, этот тезис далеко не бесспорный, отмечает М.Н. Марченко.
Приведенная точка зрения отталкивается от того, что специалисты в правовой области не считают приемлемым прецедент для романо-германской правовой семьи. При всем этом на практике европейских стран, относящихся к романо-германской правовой системе, часто используется судебная практика в качестве источника уголовного права [4, с. 14–15].
В нашем государстве судебная практика тоже находится в повседневном применении. Л.В. Смирнов пишет, что особенности места, которое занимают суды в системе разделения властей, обусловливают их возможность наиболее объективно и за меньший срок выявлять проблемы действующего законодательства [9 c. 22-25]. Судьи, находясь в постоянной соприкосновенности с обществом, могут эффективно и быстро принять нужное решение, чтобы восторжествовала справедливость. Именно поэтому придание судебным органам правотворческой функции может обеспечить «самонастройку права», его качественное совершенствование и «очищение» от груза дефектов [4, с. 51]. Отталкиваясь от этого, можно считать, что признание судебной практики в качестве источника уголовного права в России не противоречило бы устоям романо-германской правовой системы.
В-третьих, точка зрения о том, что признание судебной практики в качестве источника уголовного права вступало бы в конфликт с правотворческой деятельностью Федерального Собрания РФ, однако судебная правотворческая деятельность осуществляет свои функции на основе закона и в строгом соответствии с ним, а также дополняет ее, заполняя некоторые пробелы в законодательстве [4, с. 14–15]. Этому может послужить пример судебной практики, когда термин «клевета» вернулся в уголовное законодательство, будучи ранее декриминализованным. Это было в октябре 2012 г., УК РФ [10, с. 59] был дополнен ст. 128.1. Нет конкретного определения терминов «честь», «достоинство» в законодательстве Российской Федерации, и следовательно, при судебном разбирательстве судья исходит из общепринятой трактовки данных понятий.
Деловая репутация напрямую зависит от материальных благ, то есть она может пострадать и данный носитель репутации потеряет крупную сумму денег. Поэтому клевета вредит не только чести и достоинству лица, а может также навредить экономическим интересам.
Как показала судебная практика, клевета, имеющая более серьезные последствия, как задевающая материальные блага и т.п. поместилась в УК РФ, а оскорбления, задевающие честь и достоинства лица, остались в КоАП РФ.
Это связано с тем, что насколько серьезным было правонарушение, настолько серьезным и будет наказание. Это дает повод задуматься, прежде чем высказываться оскорбительно. А порой факты, не имеющие места в действительности могут оказаться серьезным причинением вреда другому лицу. То есть на основе судебной практики был выявлен пробел в законодательстве, который смогла выявить и предотвратить судебная власть.
На основе этого можно сделать вывод, что судебная власть не вступала бы в конфликт с законодательной властью при признании судебной практики источником уголовного права, а только лишь гармонично сочеталась с ней и дополняла.
По мнению С.С. Алексеева, судебная практика не нашла конкретного места в российской правовой системе, потому что предоставление судам права, которое признает недействительным и отменяет нормы органов власти и управления, кардинально меняет роль суда. Он теперь не только разрешает индивидуальные споры, его компетенция распространяется и на правотворчество. Существует дилемма: суд занимается правотворческой деятельностью или выносит судебные решения по конкретным делам. Данный вопрос остается нерешенным в России [1, с. 115–116].
Основываясь на том, что было сказано, делаем вывод, что судебная практика неформально выступает как источник уголовного права и необходима в нашей правовой системе, к сожалению, она не входит в официальный список источников российского уголовного права. Остаются некоторые вопросы: насколько будет соответствовать действительным потребностям жизни российского общества правотворческая функция судов? Будут ли созданы такие условия у судебной практики, которые позволят в будущем не противоречить правотворческой деятельности и вынесению решений судебной системе. На данный момент это весьма обсуждаемый вопрос, на основе которого считается, что в России судебная практика не является официальным источником уголовного права.