Тема русской национальной ментальности или русского национального характера сложна и многоаспектна, изучается разными науками – историей, философской антропологией, социальной философией, политологией, культурологией, закономерно привлекает к себе внимание и литературоведов, филологов. Проблема национальной ментальности отразилась в произведениях многих русских классиков, каждый из писателей заострял внимание на каких-то определенных чертах и свойствах русской психологии, типичных чертах нации. Особенно остро, на наш взгляд, вопрос о русском национальном менталитете был поставлен Чеховым в зрелом творчестве, особенно в «маленькой трилогии» (куда входят рассказы «Крыжовник», «Человек в футляре», «О любви»).
Обратимся вновь к чеховскому письму, адресованному Д. В. Григоровичу: «В З<ападной> Европе люди погибают оттого, что жить тесно и душно, у нас же оттого, что жить просторно... Простора так много, что маленькому человечку нет сил ориентироваться...» [51, с. 190]. Чехов обратил внимание на важную особенность русского менталитета: пространственный географический простор России рождает широту русской души и безмерность, что приводит, с одной стороны, к вольнолюбивым устремлениям, с другой, к бесформенности, нечто общее, характерное для русской культуры вообще.
Многие писатели и философы связывали с русским простором такое свойство русского национального характера как максимализм, любовь к крайностям. Максимализм русской души хорошо показал А.К. Толстой в стихотворении «Коль любить, так без рассудку»
«Маленькую трилогию» Чехова в чем-то можно сравнить с книгой «Записки охотника» И. С. Тургенева. «Записки охотника» воссоздают эпическую картину жизни России дореформенного периода. По форме «маленькая трилогия» напоминает тургеневские записки путешественника-наблюдателя. Рассказы в обоих произведениях объединяются общими героями: у Тургенева это охотник, у Чехова – Буркин и Иван Иваныч Чимша-Гималайский.
Жизнь провинциальной России предстает перед нами: маленький город, имение становятся местом действия. Тургенев показал русский народный национальный характер на примере образов крестьян. Понятие «народ» отождествлялось в первой половине XIX века с крестьянством. На рубеже XIX-XX веков для Чехова народ означал и крестьян, и интеллигенцию, все демократическое население России, в противоположность власть имущим. Тема интеллигенции – центральная в творчестве писателя, на примере образов интеллигенции Чехов и обращается к проблемам русского национального характера.
Одним из претекстов чеховской «маленькой трилогии» можно считать роман Гончарова «Обломов». Отношение Гончарова к изображенной в романе тихой, немудреной жизни-сну обломовского уголка и к самому Обломову, к Агафье Матвеевне было проникнуто грустью и теплотой. Хотя Гончаров прекрасно понимал, что «обломовская идиллия» невозможна, и как верно замечает Ю. Манн, писатель осознает, что «все это односторонне, анахронично и расходится с основным течением жизни, да и с жизнью вообще», но все-таки он еще искренне сочувствует своим героям. Особенно ощущается авторская любовь к Обломову, к его «хрустальной, прозрачной душе», к «честному, верному сердцу».
На рубеже XIX-XX веков для России началась новая, кризисная эпоха; бурная смена общественных формаций порождала необходимость переоценки старой системы ценностей, новой постановки старых вопросов в литературе.
Чехов во многих своих произведениях заостряет внимание читателя на самых крайних, негативных проявлениях «обломовщины» как социальном и психологическом феномене, как воплощении некоторых особенностей русского менталитета. Интересно, что на рубеже веков в похожем же ключе осудил «обломовщину» известный литературный критик Ю. Айхенвальд: «То мертвое озеро жизни, которое характеризуется страшным словом «обломовщина» (ведь она страшна, эта тина, засасывающая живых людей), то зло бессилия, беспомощности и равнодушия, которое укладывает людей в «простой и широкий гроб» сонного прозябания – это зло Гончаров взял в самом обыденном проявлении» [2, 238].
Неприязнь к «обломовщине» объяснялась в немалой степени личными качествами Чехова. М. Горький вспоминал, что Чехов был «не очень русский», потому что редко кто в России, как он, «чувствовал бы значение труда как основания культуры, так глубоко и всесторонне» [1, 140].
Особенно ярко, на наш взгляд, чеховское неприятие обломовщины проявилось в «маленькой трилогии».
Первым у писателя созрел замысел рассказа «Крыжовник», история жизни чиновника, бессмысленно потраченной на приобретение собственной усадьбы. Начиная рассказ о своем брате, Чимша-Гималайский вспоминает ряд историй о чудаках, любивших деньги: «Деньги, как водка, делают человека чудаком. У нас в городе умирал купец. Перед смертью приказал подать себе тарелку меду и съел все свои деньги и выигрышные билеты вместе с медом, чтобы никому не досталось. Как-то на вокзале я осматривал гурты, и в это время один барышник попал под локомотив и ему отрезало ногу. Несем мы его в приемный покой, кровь льет – страшное дело, а он всё просит, чтобы ногу его отыскали, и всё беспокоится; в сапоге на отрезанной ноге двадцать рублей, как бы не пропали» [9, 59].
Его собеседник, Буркин, считает, что эти случаи «из другой оперы». Однако маленькие истории-микросюжеты имеют непосредственное отношение к главной сюжетной линии рассказа «Крыжовник». В них описываются крайние проявления всепоглощающей страсти в самых разных формах, то есть определенные формы максимализма. Страсть к деньгам «съедает» человеческую душу и жизнь. Мечта Николая Иваныча о жизни в собственной усадьбе превращается в идею-страсть, пожирающую его: в набросках к рассказу герой даже умирал от рака желудка.
Иван Иваныч интуитивно чувствует, что рассказанная им история о жизни брата имеет обобщенный смысл. Неслучайно он склоняется к самым широким обобщениям: «Перемена жизни к лучшему, сытость, праздность развивают в русском человеке самомнение, самое наглое» [9, 61]. Таким образом, можно утверждать, что авторская творческая мысль несомненно затрагивает проблему русского национального характера. Склонность отдаваться одной-единственной страсти – это проявление русского максимализма.
Известный русский мыслитель Н. О. Лосский заметил: «даже малозначительные ценности, например, накопление собственности, могут у людей с сильной волей стать предметом всепоглощающей страсти». Николай Иваныч – герой-максималист, подчинивший свою жизнь и жизнь своих близких заветной мечте, страсти, превратившей его жизнь в ничто.
Не свободен от максимализма и старший брат, Иван Иваныч Чимша-Гималайский. Герой определяет метафорически два пути формирования общества: «перескочить через ров или построить через него мост» [9, 64]. Иван Иваныч, очевидно, готов выбрать второй путь: у него нет сил ждать, путь постепенного преобразования общества не для него.
Подчинение своей жизни одной страсти, свойственное русскому характеру, соотносится и с другой национальной психологической чертой: с безоглядным стремлением к идеалу-иллюзии. Современный философ М. К. Мамардашвили говорил о том, что «шариками, вгоняющими нас в гипнотический сон мысли, в глубокий интеллектуальный обморок, является блеск заоблачных идеалов, блеск тайного и далекого знания. Они подавляют нас, подчиняют себе наши мысли. Личность, с застывшим в дальней выси взглядом, спит» [5, 194].
Николай Иваныч выдумывает себе идеал в соответствии со своими банальными приземленными представлениями о счастливой жизни: «идеальную», сытую жизнь в деревне, символом которой становится крыжовник. Это предел его желаний, представление о счастье и покое, для него – высокая прекрасная мечта. У его брата подобная счастливая жизнь, культивирующая сытость и эгоизм, вызывает раздражение и отчаяние. Так мнимый идеал, иллюзия подменяет подлинную человеческую жизнь и не дает ей осуществиться. Чеховский герой словно законсервировал в юности свою жизнь, отказавшись не только от житейских радостей, но и от самого себя в настоящем, мечтая о себе только в будущем. По выражению М. К. Мамардашвили, «перескочил через бремя развития самого себя» [5, 209], отказался от главного труда своей жизни: самореализации в настоящем. «Нужно решиться на труд жизни, ибо только это и есть свобода; решиться в истории, реальности, и в малых делах, и в больших» [5, 210].
В рассказе «Крыжовник» Чехов затрагивает и проблему русского инфантилизма, духовной незрелости. Николай Иваныч жадно ест крыжовник «с торжеством ребенка, который наконец получил свою любимую игрушку» [9, 61]. Русский менталитет сложился в эпоху традиционализма и нес на себе отпечаток патриархальных детско-родительских отношений. Николай Иваныч поступает как ребенок, снимая с себя ответственность за собственную жизнь, прожитую совершенно бессмысленно, по сути, ради каприза. Выбирая замкнутое существование, чеховский герой выбирает состояние уюта и защищенности, «эмбриональное состояние, <…> к которому склонялась вся традиционная русская культура» [5, 346].
Страдает инфантилизмом и Иван Иваныч, наивно полагающий, что решительными мерами можно в один миг («волшебным образом») изменить психологию человека и образ его жизни, его ментальность. «Для русского человека жизненная неустроенность является перманентным явлением, но она не воспринимается как нечто ограничивающее его способность к жизнеутверждению, поскольку последняя основывается на высоких духовных идеалах. Эта вера в светлое будущее обесценивает существующее настоящее, приводит к перечеркиванию уже достигнутого, шатанию из одной крайности в другую» [7, 156].
Представление Чехова об особенностях русской ментальности нашло свое отражение и в рассказе «О любви». Вслед за Т. Б. Зайцевой [Cм. 4] мы рассматриваем главного героя рассказа Алехина, как героя, завороженного своим идеалом.
Алехин – романтик по мировосприятию, возможно потому, что его жизнь погружена в хозяйственные заботы, весь день он проводит в трудах, а душа требует возвышенного. Своему образу жизни он противопоставляет романтическое высокое чувство. Как в свое время у гончаровского Обломова существовало представление об идеальном герое любовного романа, подобное представление есть и у чеховского героя. Настоящий герой любовного романа должен быть обязательно выдающейся личностью (исключительным героем в исключительных обстоятельствах), в духе «новых героев» Тургенева, например, Инсарова или, на худой конец, Рудина. Любовь должна длиться вечно и гармонировать с жизнью духа.
Такой была любовь Алехина в самом начале знакомства с возлюбленной. Впечатления героя были связаны с идеализированными воспоминаниями о его собственной матери, о его детских тайнах, с ощущением открытия нового прекрасного мира [См.: 4, 85]: «Я видел женщину молодую, прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную, женщину, какой я раньше никогда не встречал; и сразу я почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в альбоме, который лежал на комоде у моей матери» [9, 69].
Известное итоговое высказывание Алехина, которое нередко называют прозрением героя: «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» [9, с. 74], – свидетельствует не только о неоднозначности жизненных итогов героя, но и заставляет задуматься, было ли это прозрение подлинным. Ведь оно нисколько не подтолкнуло героя к действиям, направило его не в будущее, а в прошлое.
Парадокс заключается в том, что Алехин исходил именно от «высшего, более важного, чем счастье или несчастье», т.е. от своего идеала, идеала любви-воспоминания. [См.: 4, 82-87].
Безусловно, осознание конфликта между идеалом и действительностью свойственно не только русской ментальности [См. 3]. Однако русская ментальность ощущает этот конфликт в наиболее трагических формах. Ещё Писарев считал, что хотя «мысль И. А. Гончарова, проведенная в его романе, принадлежит всем векам и народам, но имеет особенное значение в ваше время для нашего русского общества» [6, 70].
Один из исследователей интуитивно пишет о том, что в «маленькой трилогии» «представлены три типа русских интеллигентов <…>. Искусный рассказчик Буркин — тип робкого влюбленного и едва ли не тайного провокатора трагических событий (смерть Беликова); искусный рассказчик Иван Иваныч, ненавидящий всех, предстает оратором грядущих социальных потрясений; искуснейший из рассказчиков, которого слушают не прерывая, Алехин, <…>, не заметил, что «красивая, интересная жизнь» открывалась для него в возможности так и не совершенных им гражданских поступков» [10, 19].
На наш взгляд, в трех типах интеллигентов, описанных А. П. Чеховым, представлены основные амбивалентные качества русской ментальности: инфантилизм, максимализм и завороженность идеалами.