Зоонимы (отдельные слова и компоненты фразеологизмов – далее ФЕ), широко представленные во всех языках мира, относятся к самым древним и активно употребляемой лексике. По сравнению с другими объектами окружающего мира животные ближе человеку по формам существования и телесности. Из живых существ только животные, как и люди, обладают собственными привычками, особенностями поведения, каждому присущ свой особый нрав. В силу этого включение знаний о животном мире в систему образных средств характеризующих человека, расширение знаний о самом человеке через поиски сходства с образами братьев наших меньших – закономерный способ познания человеком самого себя.
Однако их исследованием ученые активно занялись только в 70-е годы ХХ века. Видимо, поэтому до настоящего момента даже не устранены в этой сфере терминологические разночтения. Единицы, называющие животных, обозначаются достаточно произвольно, используя для одного и того же понятия разные термины зооним, зоосемизм, зооморфизм, зоометафора, зоохарактеристика и др. Нередко не разграничиваются и сами понятия «зооним» и «зооморфизм». Совсем недавно появились первые попытки упорядочения этой терминолексики. Так, Н.В. Солнцева термин зооним предлагает использовать для прямого наименования животного, а зооморфизм – как метафоризированный зооним, характеризующий и оценивающий человека (Солнцева 2004). Э.А. Кацитадзе углубляет терминологическое разграничение внутри зоонимии. Термином зоолексема в её работах обозначается полисемант, служащий прямым наименованием животного. Для всего множества метафоризованных зоолексем вводится термин зоометафора, а для антропоцентрической метафоризации – переноса названия животного на человека – термин зооморфизм [Кацитадзе 1985: 6]. Другими словами термин зооморфизм используется при переносах названий свойств животных (их форм, повадок, поведения) на сходные с ними качества характера человека. Явление зооморфизма – результат образной интерпретации окружающего мира и лингвокреативного мышления – особого механизма, использующего для вербализации различных ассоциативных связей уже имеющиеся в языке знаки. В этом ракурсе первоочередной задачей является выявление зоонимов, обладающих активным фраземообразовательным потенциалом.
В основу образования фразеологических анимализмов легли стереотипные образы животных 5-ти классов: 1) домашние животные (73 ФЕ), 2) дикие животные (33 ФЕ), 3) птицы (25 ФЕ), 4) рыбы (13 ФЕ), 5) насекомые (9 ФЕ). Вполне объяснимо, почему наиболее частотными оказались ФЕ с лексическими компонентами, называющими домашних животных. Чаще всего фразеологические анимализмы русского языка включают в свой компонентный состав названия следующих домашних животных: собака (12 ФЕ), кошка (11), коза, козёл (8), лошадь (конь) (9), свинья (7). Преобладают среди них ФЕ со словами собака и пёс. Их 12 единиц: собачья душа, вешать собак, гонять собак, как кошка с собакой, как собака на сене, нужен как собаке пятая нога, собаку съел, собачий холод, псу под хвост и др.Несмотря на столь очевидную привязанность человека к четвероногим стражам очага, среди фразеологических анимализмов с лексическим компонентом собака преобладают единицы с негативной коннотацией. Ср.: собачья душа – ‘грубый, скверный человек’; собака на сене – ‘тот, кто сам не пользуется чем-либо и не дает пользоваться другим’; гонять собак – ‘бездельничать, болтаться без дела’ и др.
Не менее культурно маркированными являются ФЕ, в компонентный состав которых входят названия домашних животных. Так, отрицательная коннотация большинства ФЕ с лексемой коза объясняетсятем, какую роль играла соответствующее животное в жизни русского крестьянина. Поскольку коза была «коровой бедных» и особой роли в деревенской жизни не играла, не удивительно, что лексема коза, входя в компонентный состав русских ФЕ, придаёт их семантике презрительно-высокомерный модус. Носителем одного из них был устаревший лексико-семантический вариант слова (ЛСВ) коза, выражавшего значение «наряженный козой мальчик, с которым обычно ходили вожаки ручных медведей для потехи публики». Данный ЛСВ стал смысловым центром соответствующего дискурсивно-модусного концепта [Алефиренко 2015: 217] – когнитивного субстрата образования фразеологического анимализма. Вместе с коммуникативным событием (необходимостью назвать «маленьких» или забытых людей) этот ЛСВ сыграл решающую роль в образовании идиомы отставной козы барабанщик. Её активно использовали в XIX веке в качестве шутливой характеристики человека без определенного рода деятельности, перебивающегося случайными заработками и подачками, который, будучи на самом деле пятым колесом в колеснице, не прочь похвастался своим мнимым высоким прежде положением. Сформировался репрезентируемый данной ФЕ концепт из недр сложившейся на Руси древней карнавальной культуры. До начала ХХ века в русской глубинке нередко появлялась бродячая труппа. В неё, как правило, входили поводырь с ученым медведем, показывавшим разнообразные «штуки», «коза» – человек, на голову которого укрепляли грубое подобие козьей головы из мешка, и «барабанщик». На роль последнего обычно брали кого-то из отставных солдат, способных барабанным боем привлечь народ на зрелище. Значимость барабанщика в таком представлении была третьестепенной – главным актёром был медведь, на «вторых ролях» выступала «коза» – ряженный под неё мальчик с дудкой, изображавший в этом облике дрессировщика медведя. Барабанщик, плохо выполнявший эту задачу, поскольку его инструментом был, как правило, убогий самодельный барабан, звуков которого практически не былослышно, легко мог получить отставку, т.е. оказаться на положении «отставного барабанщика при козе». А это означало полнейшее бедствие: потерю даже нищенского дохода. Вероятно, именно дискурс бродячих трупп и спровоцировал появление того дискурсивно-модусного концепта, для репрезентации которого и возникло устойчивое выражение, ставшее позже идиоматическим.
Второе место по частотности занимают фразеологические анимализмы с компонентом-названием дикого животного. В этой категории чаще всего встречаются ФЕ с лексемами волк (9 ФЕ) и медведь (7 ФЕ), наиболее злобными и опасными для человека представителями хищников. Во многих фразеологических анимализмах имя прилагательное волчий представляет сему «ненормальный, нечеловеческий, звериный». Ср.: волчий аппетит, волчьи законы, волчья ухмылка, волчья ягода и др. После волка фраземообразующие концепты содержат образ медведя – свирепого, ловкого и могучего зверя. Внешне он кажется неуклюжим и неповоротливым. В этой связи значение большинства ФЕ с лексическим компонентом медведь имеют соответствующую коннотацию. Ср.: медведь на ухо наступил – отсутствие музыкального слуха; медвежья услуга – ‘неумелая услуга, причиняющая только неприятности’; медвежьи объятья – «тяжёлые и неловкие».
В категории «Птицы» в глаза бросаются ФЕ слексическими компонентами: курица (7 ФЕ): писать как курица лапой, носиться как курица с яйцом, курам на смех, мокрая курица и др.); птица (6 ФЕ): важная птица, синяя птица, стреляная птица, птица высокого (низкого) полёта, на птичьих правах, с высоты птичьего полёта; ворона (5 ФЕ): белая ворона, ни пава ни ворона, ворона в павлиньих перьях, ворон считать; воробей (4 ФЕ): воробью по колено, из пушки стрелять по воробьям, старый воробей; гусь (4 ФЕ): гусей дразнить, гусиные лапки, гусь лапчатый, как с гуся вода. Как показывают подсчеты, в данной группе повышенной фраземообразовательной активностью отличаются названия птиц, постоянно находящихся в окружении человека.
В категории «Насекомые» (9 ФЕ) первое место по частоте упоминания стоят ФЕ со словом муха (5 ФЕ): белые мухи, делать из мухи слона, как сонная муха, мухи дохнут, мухи не обидит. Это объясняется тем, что, муха – пожалуй, первое животное, с которым знакомится человек с раннего детства. Другие лексемы, обозначающие насекомых, обладают низкой фраземообразовательной активностью. Они входят в единичные ФЕ: комар носа не подточит, подковать блоху, мурашки бегают по спине, осиное гнездо.
Итак, фразеологические анимализмы убеждают в том, что с их помощью язык отражает определенный способ восприятия и понимания мира. Выражаемые ими значения, выражают некую единую систему мировосприятия, своего рода народную философию, составляющую ценностно-смысловое пространство языковой картины мира.