В конце ХХ-го века представители поколения писателей и поэтов 80-х годов достигли зрелости и разнообразили технику своёго искусства, всё же не избегая установления некоторых клише по доминантам поэтики. Поколение девяностых годов утвердило себя попытками превзойти пародией и ироническим употреблением прежнего техницизма и «александринизма» некий эрметизм искусства восьмидесятников. Эта тенденция усиливается в творчестве нового поколения начала ХХ1-го столетия, когда культивирование аутентичности достигает своей высшей точки в предпочтении документальности всякого рода: психологической, исторической, социальной. Такая творческая направленность стала доминирующей для всего искусства данного периода, но её выражение в разных формах и жанрах породило богатое и ценное с эстетической точки зрения разнообразие, о котором мы и хотим далее поговорить.
Не удивительно, что поколение девяностых годов, к которому принадлежат Кристиан Попеску, Иоан С. Поп, Михаил Гэлэцану, Даниел Бэнулеску, Лучиан Василеску, Юстин Панца, Овидиу Нимиджеан или Раду Андриеску, восстанавливает место аффективности в поэтическом тексте, который в его отсутствии ожидала опасность стать просто церебральной эмиссией. Именно молодые двухтысячники продолжают линию экзистенциального усвоения реальности в поэтическом тексте, усвоение, предложенное поэзией Иона Мурешана, Траяна Кошовея, Никиты Данилова или ИоанаСтойчу. Объявленный особым манифестом фрактуризм придаёт этой тенденции вид радикализма, изменяющего что-то на уровне синтаксиса их поэзии, а не на уровне поэтического настроения. Поэтому считаем, что разрыв с восьмидесятниками, так энергично утвержденный после 1990-го года, является на деле только желанием со стороны некоторых поэтов и ходячей критической формулой, в отсутствии более точных и более тонких ориентиров у литературной критики. С нашей стороны, более эффективно найти у таких поэтов как Мариус Януш, Клаудиу Комартин, Дан Сочу, Дан Коман или Руксандра Новак формативные влияния, а не абсолютизировать различия, объясняющиеся разностью темпераментов и мировоззрений. Естественным кажется тот факт, что в начале нового тысячелетия поэты предчувствуют кризис других эпох, переживая свои дилеммы. Не стоит превращать эту нормальность в анормальность и забывать, что волей неволей в конце концов всё состоит в продолжении прошлого.
В связи с этим правильно отметил Марин Минку в своей книге «Критическая панорама румынской литературы ХХ-го века», что «их дискурс тяготеет к нулевому уровню поэтического сообщения, ясно отличаясь от эстетической иллюзии их предшественников-текстуалистов» [1, с.48].Среди поэтов, утвердивших себя в 90-е годы, Кристиан Попеску и Иоан С. Поп стали уже парадигматическими. Если первый из них предложил «терапевтическую поэму», то последний публикует в 1994-м году ставшую знаменитой книгу стихов «Иеуд без выхода». Поэзия представляется намеренной свободой очищающей исповеди, зараженной драматизмом. Эта исповедь и доказывается единственной возможностью отрыва от действительности. Таким образом, воображение остаётся единственным инструментом, который, предоставляя банальной реальности оттенок метафоричности, сможет и освободить от неё. Но всё реализуется как круг в круге, отождествленном с реальностью текста: «На кухне кордоба, в которой приютились сомнения \ мыши, уничтожь сомнение, слишком долго мы жили с нею \ и не знаем, кто на кого охотится. \\ В нашей одежде мы не мы; они, как живые, безнадежно машут рукой \ давай, побеги в складки наших одежд \ и воткни копье в них и освободи их от нас, \ ты один всю жизнь свою прожил \ в Испании этой комнаты \ и только ты умеешь ...»